Обезьяны смеются и плачут

Категория: Животные

Сходство тем не менее велико.

Особенно поражает при нервом знакомстве с шимпанзе их мимика.

Шимпанзе — существа эмоциональные. Они умеют радоваться, печалиться, испытывать злобу, страх, удивление, ярость, отвращение, любопытство. Кроме того, в арсенале

их эмоций множество оттенков — переходов от одного состояния к другому.

Главное «орудие» для выражения эмоций — лицо. Но и поза, распущенные на голове или на всем теле волосы, звуки, соответственные настроению, тоже часть неотъемлемая.

Из обезьян, которых мне приходилось наблюдать, гневался эффектнее всех Султан, семилетний самец-шимпанзе, несколько лет содержавшийся в Лаборатории экспериментального сна в Москве.

Султан поднимался на дыбы, ссутуливался, распушался так, что начинал казаться вдвое больше, и вперевалку громко топал по клетке. Это была прелюдия. Главное следовало дальше. Продолжая топать, Султан принимался молотить руками по полу, по стенам, начинал греметь мисками, ложками, игрушками — всем, что попадалось под руку. И вопил. Сначала это было отдельное приглушенное уханье. И только на выдохе. Потом оно становилось все чаще и чаще. Теперь громкое «У-угу-уу-угу-у-угу-у-угу» вылетало из его глотки и на вдохе, и на выдохе, на манер того, как это делают ишаки. С каждым разом Султан брал все выше и выше, топал и стучал кулаками все чаще и чаще и, наконец дойдя до самой высокой ноты, разражался душераздирающим воплем, бросался на решетку и тряс ее руками и ногами изо всех сил. А потом сразу же наступала развязка. Султан садился, свесив с помоста ноги, и, прикрыв глаза, тяжело дыша, прислонялся лбом к решетке. Вид у него при этом был как у смертельно усталого, выложившегося на трудной роли актера. В сущности, был он добрым и, как мы потом узнали, тяжелобольным существом. Однажды, когда он проделал все это перед Рицей (ее специально привезли из Ленинграда для того, чтобы получить потомство), с ним случился инфаркт. На вскрытии выяснилось, что у этого семилетнего здоровяка был кардиосклероз.

Самое выразительное на лице шимпанзе — губы и глаза. Губы, пожалуй, в иных ситуациях даже выразительнее глаз. Они большие — во всю длину челюстей, иссечены множеством морщин и складок и оттого очень подвижны. Иногда достаточно взглянуть только на губы, чтобы понять, какие страсти обуревают обезьянье существо.

...Лада смотрит на улицу через окно. Скучающее лицо. Вдруг вытягиваются губы, мгновенно став похожими на граммофонную трубу. В ту же минуту с них слетает короткое «Ух!». Можете быть уверены, обезьяна увидела на улице что-то любопытное.

У сосредоточившегося шимпанзе — внимательный взгляд и непременно отвесившаяся губа.

У шимпанзе, испытывающего отвращение, губы кривятся, как у брезгливого человека.

У плачущего шимпанзе губы растянуты до ушей и подвернуты так, что видны все десны и зубы.

Собственно, плакать в человеческом смысле, со слезами и рыданиями, шимпанзе не могут. Их плач — это, скорее, сильная степень испуга, доходящего иногда до истерики.

Внимание, настороженность, злобу, ярость, испуг — все это эмоции, которые можно наблюдать и у других животных. Но вот улыбка и смех...

Смеются шимпанзе чаще всего во время игры. Они любят играть. Особенно малыши и подростки. Играют друг с другом, с игрушками. У диких шимпанзе главный поставщик игрушек, конечно, лес. Пустые пни — отличные тамтамы. Твердые плоды — мячи. И даже дохлая крыса, которую можно таскать за хвост,— тоже развлечение. Но больше всего на воле и в неволе они любят бороться и играть в салочки.

 

Уметь крепко цепляться — жизненно важно для малыша-шимпанзенка. Именно благодаря цепким конечностям он может держаться на материнском животе в первые месяцы существования. Месяцев с пяти-шести шимпанзенок начинает путешествовать уже верхом, на спине матери. И этот способ передвижения тоже требует цепких рук и ног.

Каков он, этот мир, а?

Лицо — зеркало души. Это образное выражение вполне применимо к шимпанзе. Даже неопытный наблюдатель, видя выражение мордашки малыша-шимпанзенка, безошибочно определит, какие эмоции им владеют: любопытствует ли он или боится, огорчен или вполне доволен жизнью.

Умение стоять и ходить на двух ногах приходит к шимпанзенку не сразу. Так же, как и человеческому ребенку, в освоении этих навыков ему нужна помощь, возможность опереться на кого-нибудь или, на худой конец, на что-нибудь.

Дети всегда дети. Отчего, скажем, в ожидании бутылочки с молоком не пососать собственную ногу? Благо шимпанзенок спокойно дотягивается ею до лица.

Пожалуй, самое выразительное на лице шимпанзе — губы. Длинные, подвижные, иссеченные множеством морщинок, собранные во множество складочек, они непременно принимают участие в выражении разнообразных эмоций.

Кроме выразительных жестов и мимики, у шимпанзе существуют звуковые сигналы.

Обезьяна, заметившая опасность, например, издает высокий тревожный звук. Что-то вроде «хё-ё». Услышав его, остальные члены стада занимают безопасные позиции. Звуковые сигналы у шимпанзе еще не исследованы толком. Чего нельзя сказать о мимике. Изучение ее восходит к работам Чарлза Дарвина. В 1872 году вышел в свет его труд «Выражение эмоций у человека и животных» — дополнение к книге «Происхождение человека и половой отбор». В нем Дарвин, отмечая сходство в строении мимической мускулатуры обезьян и человека, сходство в их мимических движениях, рассматривал все это как дополнительное доказательство происхождения человека от обезьяноподобного предка.

Классическое исследование мимики шимпанзе в сопоставлении с человеком принадлежит выдающемуся зоопсихологу Надежде Николаевне Ладыгиной-Котс. Она описала свои наблюдения в книге «Дитя шимпанзе и дитя человека в их инстинктах, эмоциях, играх и выразительных движениях».

Фотографии лиц шимпанзе и человеческого ребенка, в разных эмоциональных состояниях выполненные А. Кот-сом, до сих пор остались непревзойденными.

...Летом 1913 года у супругов Коте в небольшой комнатке при Дарвиновском музее в Москве поселили шумливое существо. Это был шимпанзенок. Звали его Иони, и было ему полтора года. Тот, кто хоть однажды видел шимпанзе, легко может себе представить, во что обошлось хозяйке вторжение новосела.

Весь ритм жизни, все расписание отныне было подчинено маленькому тирану. Кухоньку заполнили бутылки с морковным соком и кастрюльки с манной кашей. Все несъедобное, что шимпанзенок мог съесть, изгрызть, проглотить, убрано подальше.

Пришлось позаботиться о просторном жилье для новосела. Это было необходимо для того, чтобы осуществить главную цель — наблюдать нормальное психическое и физическое развитие детеныша шимпанзе. Два с половиной года ежедневных наблюдений — срок, достаточный для того, чтобы собрать солидный фактический материал. Через двенадцать лет исследовательнице пришла мысль сопоставить дневники наблюдений над шимианзенком с дневниками наблюдений над собственным сыном. Дневники были написаны в разное время. Иони наблюдался с 1913 но 1916, Руди — с 1925 по 1929 годы. Оба малыша росли и развивались в разное время, так что повлиять друг на друга не могли. Тем более поразительным было то, что даже при поверхностном сравнении в поведении обоих малышей оказалось множество точек соприкосновения. Это навело Ладыгину-Котс на мысль «провести дополнительное фактическое сопоставление поведения обоих детей».

Обработка дневников заняла пять лет. Тщательно проанализирована каждая страничка протоколов, сопоставлены и отобраны сотни фотографий и зарисовок.

И наконец можно было подвести некоторые итоги.

Сходство между поведением шимпанзенка и человеческого ребенка оказалось необыкновенно велико.

Сходны позы и положения, которые занимают оба малыша во время сна, лазания и ходьбы; у обоих развит инстинкт самосохранения, оба невероятно трусливы; оба любят свободу и яростно отстаивают ее, если их пытаются запереть в отдельную комнату или попрочнее «запаковать» в одежду перед прогулкой. Оба питают пристрастие к ярким, блестящим камешкам, тряпочкам, ленточкам. Оба обожают свою няню, бурно радуются ее приходу, огорчаются, когда она покидает их, и незамедлительно встают на ее защиту, если кто-нибудь, шутя, совершает на нее покушение.

А если говорить о мимике — сходство очень большое. Огорчались, радовались, плакали и смеялись оба необыкновенно похоже. Испугавшись, оба малыша замирали с колотящимся сердцем, вздрагивая всем телом и широко открыв глаза. Лицо и ладошки у них моментально делались мокрыми. Если продолжали их пугать, оба поднимали такой рев, что сомнений не оставалось — это эмоция страха. Правда, плача, шимпанзенок не проливал ни одной слезинки, чего уж никак нельзя было сказать о Руди. Но ведь слезы как проявление эмоций чисто человеческое свойство.

Злились они тоже одинаково. Надували губы, сердито морщились, топали ногами, стучали кулаками, а при случае кусались, щипались и замахивались на обидчика всем, что попадется под руку. И даже радовались они похоже. Стоило пощекотать ребятишек или затеять игру в пятнашки, как у каждого начинали блестеть глаза, рот растягивался до ушей и оба принимались хохотать, носясь по комнате и стараясь произвести побольше шума и грохота. Только шимпанзенок смеялся беззвучно.

И все-таки, как ни соблазнительно было бы сделать вывод о том, что «обезьяна — почти человек», исследовательница пришла к заключению, что это «не только не человек, но и никоим образом не человек».

Взять хотя бы эмоции. Да, действительно, сходство огромное. И все-таки тщательный сравнительно-психологический анализ трех основных эмоций человека и шимпанзе — эмоции волнения, печали и радости — заставил исследовательницу еще раз убедиться в том, что шимпанзенок «никоим образом не человек». В волнении шимпанзенок был всегда экспрессивнее и необузданнее своего человеческого сверстника. Он никогда не печалился, а уж тем более не плакал от физической боли, из сочувствия или из-за неудачи в игре, а радостное настроение и смех у него всегда были связаны только с беготней, игрой, лакомством. В то время как у двухлетнего Руди (если судить по дневникам) уже часто проявлялось чувство юмора. Причина смеха порою — комизм ситуации. Причина, так сказать, интеллектуальная. Что же касается психики, умения осмыслить ситуацию, решить какую-нибудь задачку, возникающую во время игры, правильно скопировать действия человека — в этом двухлетний Руди оставлял шимпанзенка далеко позади. И чем дальше шло развитие малышей, тем больше и непроходимее становилась пропасть. «Как бы ни были усовершенствованы методы воспитания, с их помощью развитие обезьяны может быть доведено до уровня трехлетнего ребенка. Дальше шимпанзе ни в коем случае не продвинется». Вот к какому выводу пришла исследовательница. Но может, она ошибалась?